УЧУСЬ У АЙРИКЯНА

Общение с Паруйром Айрикяном сыграло громадную роль в изменении моей жизненной позиции. Да и профессионально, как историк, я многому научился, общаясь с одним из тех людей, которые историю делают.

Я - по натуре созерцатель, человек, оценивающий совершающиеся на моих глазах события, выносящий им приговор, но не склонный эти события организовывать и осуществлять их. В качестве участника я обычно - объект воздействия и исполнитель. Кроме того, по основам мировоззрения я человек западный. Паруйр же прирожденный политик и организатор и, кроме того, человек восточный. Понятно, как мне интересно было наблюдать за ним, когда у такого человека я добился полной откровенности сотоварища и соучастника в общей борьбе. Паруйр только недавно встал на путь правозащитника, он был едва ли не первым правозащитником в Армении, и в его психологии и реакциях я с интересом изучал переход от одной ступени развития к новой, западной.

* * *

Интересен был для меня Паруйр и в функции прирожденного «харизматического» вожака.

Для армян он был безусловно вождем, несмотря на свою молодость: и сам себя осознавал таким, и все в зонах безусловно признавали его первенство. (Тогда я еще не знал, что оно было организационно оформлено, голосованием лидеров организаций НОП - об этом ниже).

Любопытно, что в общении с нами, не армянами, его лидерство определялось только его постоянной готовностью принять на себя первый удар в конфликтах с начальством. Никогда он не пробовал навязывать, например, мне, своих решений, хотя мы много раз участвовали в совместных акциях протеста... Зато для армян каждое его слово звучало приказом, да и он только так это воспринимал: невыполнение, или хотя бы неточное выполнение, вызывало гнев Айрикяна.

При этом, по моему наблюдению, он не властолюбив по характеру. Вот любопытный штрих. Однажды два молодых человека, оба прирожденные лидеры среди своих, Айрикян и украинец Попадюк, начали мечтать о будущем: «что со мной станет после победы нашего дела». Попадюк сказал, что начисто бросит общественную деятельность и пойдет пешком - путешествовать, мир повидать по городам и странам. «Ну а ты, Паруйр, - пошутил я, - станешь президентом независимой Армении». «Горе моему народу, - охнул Паруйр, - если он не найдет президента получше меня. А если говорить серьезно, то... Ну, вот захочет армянский народ вознаградить меня за мою борьбу и после победы спросит: «Паруйр, чего ты хочешь?» Я отвечу: «Хочу быть полковником танковых войск».

Мне потому запомнился этот разговор, что я подумал: «Господи, какие они еще мальчики, эти особо опасные государственные преступники Советского Союза!» Так что властолюбцем по натуре Айрикян не казался, но он ощущал себя вождем по праву. Как возникает явление вождя - вот что занимало меня, когда я наблюдал Айрикяна, а потом, в другой зоне, его «бойцов» - активистов НОП.

Несколько мыслей, которые пришли тогда в голову.

Почти все цивилизованные народы (тем более нецивилизованные) прошли в своем развитии «вождистскую стадию», причем она сохранялась у них и относительно недавно. Немцы и русские, испанцы и турки, сербы и индийцы - у всех у них вожди господствовали еще в середине двадцатого века.

Зачем нужен вождь? Я наблюдал за ситуацией - по микромоделям, по отношениям Айрикяна и его людей. Несомненно, вожак связан и вдохновляется глубинными чувствами масс. Но нужен он им не для наступления, не для рывка, не для атаки, как думалось мне раньше. Наоборот. Масса обычно охвачена слепыми страстями. У нее не хватает не боевого пыла, а как раз наоборот - гибкости, способности принять правильное прагматическое решение. Человек, способный только вести ее в бой, не станет вождем - по терминологии ноповцев он будет лишь «офицером». В эпоху, когда нация еще не созрела политически для принятия, как сейчас выражаются, судьбоносных решений, она, видимо, инстинктивно избирает человека, связанного с ней невидимыми духовными нитями, но способного командовать не только «вперед», что нетрудно и популярно, но и «назад», что в слепой толпе связано с вечными подозрениями в «предательстве», что возможно лишь для лидера, чье господствующее положение выглядит неоспоримым даже среди самых пылких «патриотов». Например, «отдать пространство, чтобы выиграть время», - как поступил некогда и, выиграв, стал единственным повелителем России один из таких харизматических вождей - В.И.Ленин.

Паруйр Айрикян сыграл, по-моему, важнейшую роль в истории армянского сопротивления (оговариваюсь - сужу со стороны, поэтому, возможно, ошибаюсь или переоцениваю), внеся в него новые элементы - правозащитные элементы демократии в национальной борьбе. Сама идея референдума - глубоко демократична. Конечно, Паруйр и его товарищи потому настаивают на всенародном опросе, что были абсолютно уверены в победе своей партии - это правда. Но правда и в том, что они чувствовали: народ уже созрел для общественного обсуждения и общественного суждения по жизненным вопросам.

Потому и не строились лидером честолюбивые планы на «после референдума». Хотя сама демократическая идея - в этом парадокс истории - возникает под влиянием авторитетного вожака, но лишь тогда, когда и он, и лучшие представители нации ощущают: народ созрел для того, чтобы Сам принимал решение. После референдума он сам должен определить свою судьбу - в этом и смысл независимого существования. А как же Паруйр Айрикян? Будет служить ему в танковых войсках...

Напоминаю, что на воле я не был борцом с советским режимом - возможно, в силу темперамента созерцателя. Борцом же я стал в зоне, и начало положил Паруйр Айрикян.

Прошло несколько месяцев со дня нашего знакомства, он подошел и попросил, чтобы мы, друзья по зоне, поддержали его акцию протеста: голодовку 11 августа 1975 года с требованием амнистии для членов НОП, легализации Национальной Объединенной партии и проведения референдума по вопросу о независимости.

Незадолго до этого ленинградские гебисты начали со мной игру под названием «помиловка». Мою мать и жену вызвали в КГБ, где пообещали сокращение срока втрое (два года вместо шести) в обмен на подачу прошения о помиловании. Объективно должен признать, что если они хотели получить у меня такую бумажку, им не следовало этапировать меня в зону: в компании борцов типа Айрикяна или Попадюка у жертвы всегда возникает желание попробовать стать борцом. Поэтому предложение Айрикяна провести вместе с ним голодовку в защиту армянских политзаключенных пришло как раз вовремя. Это мог быть для меня самый четкий ответ на гебистское предложение.

- Почему одиннадцатого августа?

Паруйр объяснил: то была какая-то национальная дата, я забыл точно, какая именно.

- Сколько дней продлится голодовка?

- Я голодую трое суток, но для товарищей достаточно одного дня.

- Паруйр, я согласен и буду голодовать два дня, но начну не одиннадцатого, а двенадцатого, и голодую с тобой до конца.

- Почему?

- Двенадцатого августа - день рождения моей младшей дочки. Сделать ей подарок я не могу. Пусть первая в жизни акция протеста будет моим подарком.

Перед таким аргументом Паруйр не мог устоять. Немного был разочарован, что я начну не одиннадцатого августа... «В этот день все армяне на всех зонах и ссылках проведут акцию!» - предупредил меня.

Наверное, гебисты растерялись, каким образом человек, заточенный в семнадцатую зону Мордовии, сумел организовать единое действие всех членов НОП, разбросанных за тысячи километров друг от друга. Теперь, видимо, уже можно рассказать, как он совершил эту удивительную акцию.

Она была задумана и подготовлена намного раньше - еще в следственном изоляторе ереванского УКГБ.

Надо признать, что армянские гебисты, в общем, представляли себе масштаб личности Айрикяна и пытались обезвредить его не только под надзором. Еще Размик Зограбян, до прибытия Паруйра на зону, рассказывал мне, что их вожаку предложили после отбытия срока поступить в институт: авось, учеба, потом работа и семья поглотят энергию молодого человека. Математика, физика, техника способны конкурировать с политической борьбой и нейтрализовать ее в душе человека. Айрикян ответил им: «Зачем Армении еще один инженер? Патриоты для нее важнее».

Он устроился на какую-то мнимую работу, которая почти не оплачивалась, но зато давала штамп в паспорте и освобождение от обвинения в «тунеядстве». Сразу, будто под бой барабана, ожила подпольная НОП, притаившаяся на четыре года. Возникали связи, иногда самые неожиданные, в самых важных слоях общества, укреплялись отряды новыми бойцами, и, главное, потоком распространялась по республике литература: листовки, брошюры, отпечатанные на собственных станках. Пиком дерзости явилось сожжение двумя ноповцами, одним из которых оказался Размик Зограбян, громадного портрета Ленина в центре Еревана, как раз напротив гостиницы «Интурист» - то есть гостиницы для иностранцев. Паруйр не раз показывал мне открытку с видом Еревана, объясняя с явным удовольствием, где и как происходило дело.

Никаких улик против Айрикяна у гебистов не имелось - человек, прошедший мордовскую политшколу, обычно умеет успешно работать против КГБ. Но слишком ясен был оперативному отделу масштаб этой личности, чтобы оставлять его на воле. По мнению Паруйра, особенно встревожил их визит в Москву и встреча с Леной. «Может, если б не поехал в Москву, не взяли бы. Совсем ничего против меня не имелось», - рассказывал Айрикян. В этом я сомневаюсь: нашли бы другой предлог. Но факт, что поездка в Москву дала им формальный повод арестовать его за «нарушение режима надзора». Это сравнительно легкое обвинение грозило ему и сравнительно легким наказанием - до трех лет заключения. Если б он сидел тихо, возможно, дело завершилось бы таким приговором. В конце концов, подозрения оперотдела к делу не пришьешь, и даже санкции руководства следует выпрашивать с более вескими доводами, чем «внутреннее чутье» сотрудников. Но Айрикян, сидевший под следствием тихо, - это был бы не Айрикян.

В специзоляторе одновременно с ним сидело множество ноповцев. «Настроение у всех было очень тяжелое, - признавался мне через год Азат Аршакян, командир подразделения НОП, один из самых отважных и мужественных людей, каких я встречал в своей жизни. - Никто не понимал, что будем делать дальше, как надо жить. Появился Айрикян, и вся тюрьма встала на уши! Все распрямились, дела закрутились - мы снова стали не заключенные, а борцы».

Представляю, с каким страхом и растерянностью наблюдали в КГБ за «нарушителем надзора». Вооруженный тюремным опытом, хваткой и поразительным личным обаянием, вызывавшим доверие у каждого армянина, он завербовал в помощники НОП почти всех надзирателей следственного изолятора: они стали почтальонами армянских патриотов. Из камеры в камеру каждый день шли записки, согласовывались даты акций протеста (думаю, что и детали показаний тоже, но об этом Айрикян мне не рассказывал). В конце концов начальство поменяло весь состав надзирателей, привезли резервы из России, но, как я понял из намеков Паруйра, это мало помогло. Следователи бесились, наблюдая, как изолированные в тюремные клетки, теоретически отделенные друг от друга наглухо, ноповцы дружно разыгрывали симфонию протеста под палочку своего дирижера. А кто был дирижер - не так уж трудно было установить, проглядев даты прибытия арестантов в изолятор.

Я мог бы, конечно, кое-что написать о технике внутритюремной связи, но делать это преждевременно: армянским патриотам еще предстоит немало сидеть в тюрьмах ГБ, и конспиративные секреты, разработанные Айрикяном, смогут им пригодиться. (…)

• < Prev
• Next >